Фото из открытых источников
Легко согласиться с тем, что мировая политика утратила свою связь с европейской. Однако значительно сложнее признать, что философские основы этой политики, корни которой уходят в Европу, также перестают быть актуальными.
На прошлой неделе в международной политике произошло два значимых события и один юбилей, которые помогают глубже понять современные реалии. Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный 50 лет назад в Хельсинки, стал символом периода, когда безопасность в Европе была равнозначна глобальной. Эта эпоха завершилась и уже не вернется.
Неподчинение Индии требованиям США относительно торговли с Россией символизирует новый этап в мировом развитии, где крупные развивающиеся страны принимают самостоятельные решения по ключевым вопросам. Теперь мы можем быть уверены лишь в том, что они будут руководствоваться своими интересами, а не логикой взаимодействия между военными супердержавами.
Эмоциональная реакция президента США Дональда Трампа на онлайн-диспут с заместителем секретаря Совета безопасности России Дмитрием Медведевым символизирует приход эпохи, когда неопределенность вновь становится важнейшим признаком мировой политики. Во всех ее аспектах, даже в самых критических для выживания человечества.
Эти события ставят в тупик тех наблюдателей, кто продолжает надеяться на восстановление некого «порядка» в глобальных делах. Мы легко соглашаемся с тем, что мировая политика больше не является продолжением европейской, и делаем это даже с радостью. Но гораздо сложнее признать, что философские основы этой политики, корни которой находятся в Европе, также перестают быть актуальными.
Хельсинкский акт 1975 года стал кульминацией холодной войны 1947–1991 годов и одновременно моментом наивысшей упорядоченности в международных отношениях. Эпоха, сосредоточенная на противостоянии СССР и США, восходит к классической европейской политике. На протяжении веков ведущие страны Европы стремились установить правила, определяющие положение дел в регионе, оставляя их разработку за собой.
Конечно, эти правила отражали несправедливость, так как основывались на соглашении ограниченного числа государств. Остальные страны и цивилизации были слишком слабы, чтобы протестовать. В результате возник тот самый «международный порядок»: ощущение предсказуемости в поведении государств, позволяющее знать, кто и что может себе позволить.
Решения, принятые в Хельсинки полвека назад, довели эту логику до совершенства, фиксируя на бумаге сделку между сильнейшими государствами и их союзниками. Даже сейчас для многих Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, как преемник Хельсинки, остается символом способности стран мирно разрешать свои противоречия.
Действия стран Запада после холодной войны также укладываются в классическую европейскую логику: они были сильнее и устанавливали правила игры. А Россия, Китай, Индия и другие должны были следовать этим правилам. Однако стремительные изменения — ослабление Запада и рост возможностей других стран — сделали такой подход не только неуместным, но и крайне неэффективным.
В России было бы ошибочно полагать, что будущая договоренность с Западом по поводу европейских вопросов сможет стать центральной частью всего мирового порядка. Просто потому, что в мире остается все меньше стран, готовых признавать ситуацию в Европе как основу для своей внешней политики. Индия, отказываясь от ультиматума США по поводу закупок у России, явно не стремится следовать в русле российской политики. У двух стран замечательные отношения, но в своих действиях Дели руководствуется исключительно национальными интересами. И что более важно, такая страна, как Индия, похоже, не считает положение в Европе центральным для мировой политики.
Система международных отношений, в которой существовал один центр, от которого зависело все остальное, рушится. И заменить Европу в этом смысле некому. Даже Азия, где все больше пересекаются интересы США и Китая, слишком многообразна, чтобы создать четкую и структурированную систему противостояния, к которой остальной мир мог бы «привязывать» свою внешнюю политику и дипломатию.
Это значит, что уходит в прошлое любая определенность, основанная на четком распределении сил. Заявление Трампа о том, что в ответ на комментарии российского представителя он распорядился о размещении подводных лодок с ядерным оружием, удивило и даже насторожило многих. Оно было воспринято как «стратегическая легкомысленность» — способность создавать рискованные ситуации для решения незначительных задач. Это напомнило события более чем столетней давности, когда европейские монархи легкомысленно привели свои страны к Первой мировой войне (1914–1918). В наше время признаки подобной легкомысленности проявились у эксцентричного американского президента.
Главная причина таких оценок — устоявшееся восприятие ядерного оружия в мировой политике. На протяжении десятилетий считалось, что именно оно остается основным стабилизатором поведения государств. Из-за масштаба потенциальных разрушений, угрожающих вымиранием всего человечества. Иными словами, в мире, где старая европейская система правил перестала действовать, а государства все больше стремятся действовать по своему усмотрению, ядерное оружие воспринимается как последняя опора: нечто священное и, следовательно, защищенное от любых проявлений импровизации.
Поведение США и Запада в целом после начала специальной военной операции на Украине лишь укрепило нашу точку зрения, поскольку правительство демократов очень следило за тем, чтобы не создавать даже намека на возможность прямого конфликта России и США. Президент Джо Байден был политиком холодной войны и строго следовал всем правилам, установленным в то время. Это вселяло спокойствие. Однако сейчас мы стали свидетелями того, что последняя грань пройдена, пусть даже на риторическом уровне. И это вызывает обоснованную тревогу за будущее.
Можно предположить, что импровизация Трампа — это лишь одно из проявлений нового состояния мировой политики, где упорядоченность стала пережитком прошлого. Вместе с Европой, которая и породила несколько столетий назад идею о необходимости «международного порядка». Прощание с Европой означает и прощание с ее философскими концепциями, нравится нам это или нет.
Если в мире начался процесс отмены всех правил, как формальных, так и негласных, он должен дойти до самого главного — отношения к наиболее смертоносному оружию в истории человечества. Это вовсе не означает, что политики теперь будут так же беспечно относиться к использованию ядерного оружия. Хотя еще несколько недель назад некоторые наблюдатели предполагали его применение, например, Израилем против Ирана. Но это подразумевает, что в мире теперь даже теоретически невозможно что-то полностью неизменное.
В таких условиях перед политиками и дипломатами встанут задачи, гораздо более сложные, чем когда-либо прежде. Во-первых, потому что не останется сфер, где можно быть полностью уверенным в реакции другой стороны. Во-вторых, поскольку понимать поведение других государств теперь необходимо только через призму их собственных интересов и обстоятельств. А не исходя из их положения в международном порядке, которого больше не существует.
Вероятно, что российская внешняя политика и дипломатия, благодаря нашей привычке действовать «по обстоятельствам», имеют в этом контексте некоторые очевидные преимущества.
